Рубинштейна, 7
В череде доходных домов на улице Рубинштейна выделяется дом № 7. А вернее не выделяется ничем. Рядом с кружевными балкончиками и нарядными наличниками окон, рядом с лепниной – амурчиками и гирляндами он – никакой. Бесстилье. Однако стиль тут есть, причем не столь частый в нашем городе, а потому достойный внимания. Называется он – конструктивизм.
Дом № 7 / фото naRubinsteina.ru
Самые известные образцы конструктивизма: дворцы культуры Ленсовета и Горького, Левашовский хлебозавод, дом политкаторжан на Троицкой площади, жилой «кривой» дом на Карповке. Родился этот архитектурный стиль после революции и был популярен до середины 1930-х годов. Главная его особенность – функциональность. Никаких украшательств вроде кариатид и разных завитушек, простые динамичные конструкции, строгая геометрия, свобода плана.
Фрагмент фасада / фото naRubinsteina.ru
Наш дом построил известный архитектор Андрей Андреевич Оль (1883 - 1958), учившийся у Федора Лидваля и спроектировавший дачу писателя Леонида Андреева на побережье Финского залива, а также был в числе создателей «Большого дома» на Литейном. Да, иные времена – иные стили.
Архитектор Андрей Андреевич Оль / фото из открытых источников
Дом №7 был построен в 1931 году, в начале Первой пятилетки. Девиз: "От дома-крепости, к дому-коммуне". Со стороны двора он 6-этажный, с улицы- 5-этажный. Со двора крыша покатая, с улицы – плоская, огромная терраса, на которой можно дышать свежим воздухом и кататься на велосипеде.
Вид со стороны Щербакова переулка / фото naRubinsteina.ru
Вид на крышу / фото из открытых источников
В доме было 52 квартиры (от 1-комнатных до 4-комнатных), но в них отсутствовала прихожая, туалет и кухня. В вестибюле была общая вешалка для верхней одежды, за которой присматривал швейцар. Туалет – один на этаж. На первом этаже столовая на 200 мест и кухня, детская комната, комната отдыха и библиотека-читальня. Новый человек на пути к коммунизму не должен жарить котлеты и заниматься домашними хлопотами, его удел высокий и светлый.
Фрагмент фасада / фото naRubinsteina.ru
Сам архитектор Оль хотел жить в этом доме, но потом почему-то раздумал бороться против индивидуального быта и вернулся в старую милую квартиру. Интересна оценка дома Сергеем Мироновичем Кировым, который сказал, что его надо бы поместить для сохранности под стеклянный колпак, чтобы потомки знали, как не надо строить.
Ольга Берггольц, 1930-е / фото из открытых источников
А лучше всего описала дом Ольга Федоровна Берггольц в повести «Дневные звезды»:
«…Это был самый нелепый дом в Ленинграде. Его официальное название было "дом-коммуна инженеров и писателей". А потом появилось шуточное, но довольно популярное тогда в Ленинграде прозвище - "слеза социализма".
Нас же, его инициаторов и жильцов, повсеместно величали "слезницами". Мы, группа молодых (очень молодых!) инженеров и писателей, на паях выстроили его в самом начале тридцатых годов в порядке категорической борьбы со "старым бытом" (кухня и пеленки!), поэтому ни в одной квартире не было не только кухонь, но даже уголка для стряпни. Не было даже передних с вешалками - вешалка тоже была общая, внизу, и там же, в первом этаже, была общая детская комната и общая комната отдыха: еще на предварительных собраниях отдыхать мы решили только коллективно, без всякого индивидуализма.
Мы вселялись в наш дом с энтузиазмом, восторженно сдавали в общую кухню продовольственные карточки и "отжившую" кухонную индивидуальную посуду - хватит, от стряпни раскрепостились, - создали сразу огромное количество комиссий и "троек", и даже архинепривлекательный внешний вид дома "под Корбюзье" с массой высоких, крохотных железных клеток-балкончиков не смущал нас: крайняя убогость его архитектуры казалась нам какой-то особой "строгостью", соответствующей новому быту…
Фрагмент фасада / фото naRubinsteina.ru
И вот, через некоторое время, не более чем года через два, когда отменили карточки, когда мы повзрослели, мы обнаружили, что изрядно поторопились и обобществили свой быт настолько, что не оставили себе никаких плацдармов даже для тактического отступления… кроме подоконников; на них-то первые "отступники" и начали стряпать то, что им нравилось, - общая столовая была уже не в силах удовлетворить разнообразные вкусы обитателей дома. С пеленками же, которых в доме становилось почему-то все больше, был просто ужас: сушить их было негде! Мы имели дивный солярий, но чердак был для сушки пеленок совершенно непригоден.
Звукопроницаемость же в доме была такая идеальная, что, если внизу, в третьем этаже, у писателя Миши Чумандрина играли в блошки или читали стихи, у меня на пятом уже было все слышно, вплоть до плохих рифм! Это слишком тесное вынужденное общение друг с другом, при невероятно маленьких комнатах-конурках, раздражало и утомляло».
Михаил Чумандрин, 1930 / рисунок из открытых источников
Мемориальная доска со скульптурным изображением Ольги Федоровны (скульптор В.И. Винниченко) свидетельствует, что Ольга Берггольц жила в этом доме на пятом этаже, в квартире 30, десять лет, с 1932 по 1943 гг. И надо сказать, эти годы были для нее самыми тяжелыми.
Мемориальная доска / фото naRubinsteina.ru
Здесь ей пришлось пережить многое: смерть дочерей, арест и расстрел первого мужа, поэта Бориса Корнилова, который написал стихи, ставшие одной из самых радостных песен: «Нас утро встречает прохладой…».
Ольга Берггольц с мужем Борисом Корниловым / фото rg.ru
А потом арестовали и Ольгу Берггольц за связь с «врагами народа». В тюрьме она провела мучительных полгода. В июле 1939 года ее освободили, реабилитировали. И она жила. А потом началась война...
В осажденном городе Ольга Берггольц стала символом блокады, «голосом Ленинграда», «музой блокадного Ленинграда". Ежедневно она ходила из своего дома в Радиокомитет на Итальянской улице, каждый день была в эфире, поддерживая у горожан волю к жизни и веру в победу.
Ольга Берггольц, 1940-е / фото ria.ru
19 января 1943 года Ольга Берггольц говорила по радио о прорыве блокады Ленинграда. Об этом она писала своей сестре Марии:
«У нас все клубилось в Радиокомитете, мы все рыдали и целовались, целовались и рыдали - правда! И хотя мы знаем, что этот прорыв еще не решает окончательно нашу судьбу, - ведь, черт возьми, так сказать с другой стороны, немцы-то ещё на улице Стачек, 156, все же весть о прорыве, к которой мы были готовы, обдала совершенно небывалой, острой и горькой в то же время радостью…».
Строки Берггольц, ставшие крылатыми, начертаны на Мемориальной стене Пискаревского кладбища: «Никто не забыт, ничто не забыто». Не забыто, пережито, но не выброшено из памяти.
В том же доме рядом с сестрой жила и Мария Федоровна Берггольц, актриса, игравшая в Камерном театре Таирова и в театре Музкомедии, а в годы войны ездила с гастрольным театром по фронту. После смерти Ольги, она распоряжалась литературным наследством сестры, собирала сборники стихов и выпустила двухтомник ее дневников.
В рядах «слезинцев» с 1932 по 1937 год жил талантливый поэт и переводчик с армянского языка Вольф Иосифович Эрлих.
Вольф Эрлих,1928 / фото aif.ru
Жил бы и дольше, но был репрессирован и расстрелян в 1937 году. А знаем мы Эрлиха не по талантливым, кстати сказать, стихам, а по его дружбе с Сергеем Есениным. В декабре 1925 года, в последний приезд в Ленинград, Есенин остановился в гостинице «Англетер». Прощаясь с Эрлихом в гостиничном номере «Англетера», сунул ему в нагрудный карман пиджака своё последнее стихотворение - «До свиданья, друг мой, до свиданья…», попросив прочитать дома. Ну а потом Эрлиху пришлось быть понятым в том же номере гостиницы, где нашли тело Сергея Есенина.
Еще один «слезинец» - известный драматург, прозаик и мемуарист, обладатель двух сталинских премий, Александр Петрович Штейн.
Александр Штейн / фото lavkapisateley.spb.ru
Названия повестей, а главное, пьес и кинофильмов по его сценариям знакомы многим по названиям, они шли во многих театрах страны и за рубежом: «Океан, «Флаг адмирала», «Гостиница «Астория», «Жил-был я», «Аплодисменты» и др. Очень была популярна повесть «И не только о нем» - о жизни и деятельности ученого–биохимика Б.И. Збарского, который получил правительственное задание сохранить тело Ленина после его смерти. На страницах мемуарных книг «Повесть о том, как возникают сюжеты», «Второй антракт», «Небо в алмазах», «Наедине со зрителем», «Непридуманное» оживают портреты писателей, артистов, режиссеров, творческая и сценическая история его произведений.
В заключение надо добавить следующее: перепланировка «Слезы социализма» случилась только в 60-е годы. Количество квартир уменьшилось, зато в них появились туалеты, кухни и прихожие.
Общий вид дома № 7, 1950-е / ЦГАКФФД Бр 46958
Об этом доме можно прочесть в мемуарах Иды Наппельбаум, дочери знаменитого фотографа Моисея Наппельбаума. А также в мемуарах Штейна. Он пишет, что название дому «Слеза социализма» придумал Петр Сажин, писатель-маринист. Очень интересная книга издана таким маленьким тиражом, что тут же стала библиографической редкостью, составлена Евгением Коганом, который родился и вырос в доме на Рубинштейна, 7. Называется она «Слеза социализма. Дом забытых писателей». В ней рассказано о судьбах тринадцати жителей дома и напечатаны главы из их прозы, стихи и даже газетные материалы 20-30 годов прошлого века.
